В историческом зале «Лидваль» мы поговорили о том, как с легкостью влюбляться в новые партии, петь с друзьями и отказываться от сомнительных экспериментов, сохраняя верность себе.
— Вероника, в этом году в оперной премии «Онегин» вы победили в номинации «Примадонна». Вы чувствуете себя примадонной, и легко ли ею быть в такое непростое для оперы и театра время?
— Я чувствую себя особенной, в первую очередь, благодаря моим поклонникам. Я очень ценю внимание и с радостью его принимаю. Именно любовь моих зрителей окрыляет меня и позволяет чувствовать себя примадонной. Сколько себя помню, с самого детства люблю быть на публике, наверное, ради этого и пою: пою для людей, которые рады меня слушать.
— Вы обладаете голосом редкой красоты. Дмитрий Хворостовский назвал ваш голос «Роллс-Ройсом в мире голосов».
— Я совершенно случайно узнала об этом его высказывании и очень благодарна Дмитрию за такую поддержку. Жаль, что нам не довелось спеть вместе; когда мы встретились, Хворостовский был уже болен. Не так давно я услышала много теплых слов о моем голосе от Лео Нуччи, который знает толк в голосах. Не буду скрывать, я часто слышу приятные слова об уникальности моего голоса, конечно, мне есть, чем гордиться (Смеется).
— Могут ли быть сложности на пути к успеху, когда в арсенале есть такой дар?
— Мои поклонники иногда спрашивают меня в соцсетях, с чем мне в жизни не повезло. Откровенно говоря, мне не повезло с хорошим менеджментом. Нил Шикофф мне как-то сказал, что я на сцене как животное. И мне всегда не хватало такого агента, который мог бы с животной страстью организовать менеджмент и работу со мной. А мне самой очень боязно жалеть об упущенном, поэтому я охотно берусь за все, что мне интересно.
—А приходилось ли отказываться от каких-то партий?
Конечно, не без этого. К одному популярному фестивалю мне предложили исполнить партию, которую я на тот момент уже переросла. Возможно, само выступление было бы полезно с точки зрения продвижения, но я не могла себе позволить неподходящий материал. О таких ситуациях я не жалею. Не стоит пытаться охватить все, голос нужно беречь.
—Ваш репертуар довольно объемный, но чаще вы поете Верди и Пуччини. Персонажи итальянских опер близки вам по темпераменту, но в то же время и рахманиновская Земфира — абсолютно ваш персонаж. Есть ли что-то, что вы хотели бы добавить к уже имеющемуся багажу?
— Я мечтаю о «Баттерфляй», «Адриане Лекуврер» и «Андре Шенье». Я давно мечтала о «Манон», и Михайловский театр предоставил мне такую возможность весной 2021 года. Я готовилась к этой постановке после болезни, было непросто. Но эта невероятной красоты партия очень подходит моему голосу. Я пела и не понимала, как раньше могла жить без этой музыки, как я раньше могла не входить в это море? Для меня опера — это море, в которое я каждый раз погружаюсь и растворяюсь. Самая большая радость для оперного певца — осилить новую оперу: музыкально и технически.
—Что помогает вам разучивать новую партию, соединиться с музыкой?
— Для того, чтобы разучить новую партию достаточно очароваться этой музыкой. Влюбиться в нее.
— Легко влюбляться в музыку?
— Влюбляться в шедевры легко. Это происходит моментально. В Пуччини и Верди невозможно не влюбиться. Их партии для сопрано всегда на сто процентов мои. Меня много раз пытались переманить в репертуар меццо-сопрано из-за того, что у меня хорошие низкие регистры. Технически я могла бы быть меццо, но ни одна партия меццо-сопрано не вдохновляет меня так, как партии сопрано. Правда, ради одного своего оперного друга я согласилась на эксперимент, пока не хотела бы раскрывать все тайны, мне самой очень любопытно, что из этого получится.
— Влияет ли партнер по сцене на то, как вы исполняете свою партию?
Всегда. Когда я пою с хорошими певцами, я сама начинаю лучше петь. Здесь и дружба и талант имеют значение. Если мне не нравится певец, если он не очень хорошо поет и зажат на сцене, я тоже «сдуваюсь». Мы на сцене должны друг друга поджигать, чтобы зритель думал, что между нами все по-настоящему (Смеется). Вот так должно быть.
— Складывается впечатление, что существует некоторое оперное комьюнити. Легко ли дружить на сцене?
— Да, дружба в опере есть. Если бы не мои друзья, мне бы было намного сложнее пережить этот непростой период пандемии. Если бы не Ильдар Абдразаков, Василий Ладюк, Рафал Шивек у меня бы не было такого количества выступлений. И потом дружеские отношения очень помогают в исполнении: с приятным человеком и петь приятно. Да и на гастролях мы все живем как одна семья. У меня есть близкая подруга в Чехии — сопрано Лиана Сасс, она может приехать в аэропорт в 5 утра, чтобы меня встретить — я очень это ценю. Она прекрасная певица, но с радостью аккомпанирует мне дома и помогает разучивать новые партии. И когда я зову ее с собой в какие-то проекты, организаторы удивляются, потому что по всем законам жанра мы конкурентки. Но мне очень хорошо с моими людьми, они меня делают счастливой, и мне хочется отвечать им взаимностью. Я всегда прошу у Бога не для себя, а возможности давать что-то моим близким людям.
— Щедрость обогащает?
— Думаю, да.
—Вы начинали свой путь в Новосибирске. Сейчас часто бываете там? НОВАТ сформировал вас как певицу?
— Моя трудовая книжка до сих пор находится в НОВАТе, но я уже практически там не выступаю. Хотя, безусловно, это мой театр. Я работала там несколько лет с Теодором Курентзисом, он много на меня ставил. Я спела там практически все партии, которые хотела.
— Вам сложно было работать с Курентзисом?
— Страшно было (Смеется). Он нас изматывал. Но это единственный дирижер, который объединяет всех людей в театре. Обычно солист и не знает, кто играет в оркестре или поет в хоре. А для Теодора было важно сделать нас единой командой, и ему это удавалось. Я больше нигде такого не встречала. Теодор научил меня петь Моцарта барочным звуком нон-легато. Впоследствии мне пришлось переучиваться, поскольку не все дирижеры разделяют такое прочтение. И это еще одно подтверждение тому, что каждый музыкант — художник. Есть некоторые традиции, которые формируются годами, но это вовсе не означает, что именно такой способ исполнения имел в виду композитор, создавая музыку. И очень сложно определить, где истина. Певцам часто приходится существовать в условных рамках традиции. А мне иногда хочется раздвинуть эти рамки.
— Если говорить о работе с дирижерами — это музыкальный план. А режиссеры?
— Сейчас режиссеры решают все. Опера сегодня начинается с режиссера, а не с дирижера.
— Это справедливо?
— Конечно, нет. Потому что в большинстве своем они не слышат голоса. И это очень снижает качество оперы сегодня.
— Вы открыты к экспериментам?
— Я готова на многое, но все-таки я осетинка — продолжательница кавказских традиций, поэтому любые эксперименты на сцене проходят мою внутреннюю цензуру.
— Вам приходилось отказываться от спорных постановок?
— Да, отказывалась. Не так давно финны предложили мне «Катерину Измайлову» Шостаковича, я мечтала об этой партии. Но когда я увидела проект, я очень расстроилась и вынуждена была отказать. Задача режиссера все-таки создавать красоту и адаптировать свои идеи под реальных исполнителей, которые не всегда обладают внешностью Синди Кроуфорд. Мы своими голосами делаем все, чтобы подарить счастье людям в зале, а режиссеры порой делают все наоборот, вызывая отвращение у зрителя. Мне думается, что в вечности все-таки останутся голоса, а не постановки. Но сейчас даже на афише прежде всего указывают имя режиссера. В то время как оперу делают певцы и музыканты. И когда талантливый певец находит смелость противостоять самодурству постановщика, он становится неудобным и теряет контракты. А предпочтение отдается менее талантливым, которые на все согласны. Это неизбежно отражается на качестве оперы.
—Это европейская тенденция или в России тоже такое случается?
— В основном в Европе. И дирижеров, как маэстро Юрий Темирканов, который, увидев недостойную режиссуру, кладет палочку и уезжает — на перечет. Если бы все могли себе это позволить — уровень театров был бы выше.
— Что вы сами предпочитаете — концертное исполнение или участие в спектакле?
—Я больше люблю концертное. Я чувствую себя свободной от «гениальных» режиссерских находок. Хотя недавно Ильдар Абдразаков поставил прекрасного «Атиллу». Это тот случай, когда талантливому человеку никто не мешал.
— Как вам удается быть мамой с таким насыщенным гастрольным графиком?
— Это не просто. Моя дочь Адриана, к счастью, со мной в Чехии, мне часто помогают родители, которые живут недалеко от нас в Германии. Мой сын уже взрослый, он нашел свое дело и развивает его в Осетии.
— А Адриана поет?
— Она замечательно поет, у нее прекрасный голос. Сейчас она больше увлекается роком, обожает рокерские атрибуты, любит себя украшать. И даже мне иногда достается (Смеется). Например, сделает мне какой-нибудь брутальный макияж, а я потом в таком виде хожу по улице. К счастью, в Чехии все очень расслабленные, никого это не удивляет.
— Вы когда-то жили и учились в Петербурге. Сейчас, когда вы приезжаете сюда как приглашенная звезда, есть ли у вас ощущение, что вы дома?
— Скорее нет. Но я никогда и не чувствовала, что это мой дом. Я не люблю холодные города, мне не комфортно в этом климате. Хотя мне всегда хорошо здесь в моем любимом отеле. Я уже 10 лет живу в Праге, но и ее мне сложно по-настоящему назвать своим домом. Я все время на чемоданах. Моя семья разбросана по всему миру, поэтому мой дом везде, где меня любят.
Автор Динара Белоус
Фото Даниил Рабовский
Ретушь Ольга Купко
Место Belmond Grand Hotel Europe
Украшения Bulgari
Волосы Анжела Карабалаева, PARK BY OSIPCHUK
Мейк ап Анна Смирнова